— Входите, Сергей, — сказала она. — Папа скоро вернётся.

Я шагнул в прихожую. Обратил внимание на то, что от Риты Барановой не пахло духами. Почувствовал, что в квартире витал едва уловимый аромат корицы.

— Папа сегодня принимал экзамен у первокурсников. Похоже, задержался на кафедре… с коллегами.

Я отметил, что Рита не прятала глаза, как это было в той, в прошлой жизни. Она смотрела на меня открыто, с любопытством — без смущения и ложного стыда во взгляде. Она казалась юной, счастливой и весёлой. А её голос звучал громко и задорно, без печальных ноток. Да и выглядела она заметно моложе, чем я её запомнил. «Сколько ей было в семьдесят девятом? — прикинул я. — На пять лет больше, чем сейчас. Тридцать? Тридцать один? Но смотрелась она тогда на все сорок». Решил, что если бы ни её мало изменившиеся голос и глаза, я бы Риту теперь и не узнал. Не было сейчас на лице у Риты и тех безобразных розово-белых шрамов на скулах и на щеках, которые я видел в тысяча девятьсот семьдесят девятом году.

В год, когда казнили моего младшего брата, Баранова примерно раз в неделю приходила к нам домой: проведывала мою маму. После смерти Кирилла у мамы случился инсульт, парализовало левую ногу. Почти полгода она провела дома, не работала. Рита (тогда я не знал её фамилию) — единственная из бывших коллег по работе, кто проведывал маму во время той болезни. Самостоятельно ходить мама начала только после московской Олимпиады. На прежнюю работу она не вернулась, но с Ритой она поддерживала приятельские отношения до самой смерти. В восьмидесятых годах Баранова вышла замуж — я запомнил её под фамилией мужа. А ещё я не забыл мамин рассказ о том, где и когда Рита «получила» те безобразные шрамы.

Встречу с Ритой я отдельной графой внёс в планы Чёрного дембеля ещё летом.

Но не ожидал, что увижу мамину подругу раньше запланированной даты.

И даже не предполагал, что Рита — дочь профессора Баранова.

Рита запомнилась мне молчаливой и грустной женщиной. Сейчас же она казалась совсем иной: весёлой, говорливой. Баранова устроила мне экскурсию по профессорской квартире. Показала в гостиной коллекцию старинных книг и пояснила, что многие из них были напечатаны ещё «при царе». Похвасталась магнитофонной записью прошлогоднего концерта Владимира Высоцкого и рассказала, что запись прислал профессору Баранову его бывший ученик, который сейчас работал в Госплане СССР.

Мы с Ритой почти полчаса простояли около стены, увешанной рамками с фотографиями. Баранова с гордостью заявила, что почти все висевшие на стене снимки профессора сделала она. Пояснила, что давно увлекается фотоделом, а ванная комната в профессорской квартире и сейчас часто превращалась в фотолабораторию. В доказательство своих слов Рита принесла из спальни фотоаппарат «ФЭД-2». Сфотографировала меня с нескольких ракурсов. Пообещала, что распечатает фотокарточки и подарит мне самые удачные.

Фотосессию прервало появление профессора Баранова. Я позировал на фоне полки со старинными книгами, когда профессор хлопнул дверью. Мне почудилось, что Рита не очень порадовалась приходу родителя. Она вздохнула, когда я подхватил с кресла снятый для «хорошего кадра» пиджак. Посмотрела мне в глаза, улыбнулась. Опустила фотоаппарат. Убрала за ухо непослушную прядь волос, поправила вновь распахнувшийся на груди халат. И поспешила в прихожую, где пыхтел профессор.

При виде меня Баранов удивлённо вытаращил глаза.

— Чернов? — сказал он.

Взглянул на Риту — тут же вновь посмотрел на меня и спросил:

— Чернов, вы… давно знакомы с моей дочерью?

— Папа! — воскликнула Рита.

Я увидел, как слегка порозовели от смущения её скулы. Но не заметил, чтобы она обиделась на слова отца. Рита по-заговорщицки подмигнула мне.

— Мы с Серёжей познакомились полчаса назад, — сообщила она.

Взяла из рук отца меховую шапку, стряхнула с неё на коврик у двери капли влаги.

— Серёжа к тебе пришёл, а не ко мне, — заявила Рита. — Но я была бы только рада, если бы случилось наоборот.

Она игриво улыбнулась, вновь чиркнула кончиком мизинца по виску.

Профессор взглянул на свои ноги: на выглянувшие из дыр в носках большие пальцы с квадратными жёлтыми ногтями. Нахмурил брови. Сунул ноги в потёртые тапки со стоптанными задниками.

Поднял на меня слегка рассеянный взгляд.

— Ко мне? — переспросил он. — Зачем? Надеешься, что я исправлю тебе оценку? И не мечтай…

Баранов замолчал, чуть склонил на бок голову.

— Погоди-ка, Чернов. Я же тебе сегодня поставил «отлично». Разве не так?

Профессор расслабил узел на своём галстуке.

— Всё так, Виктор Константинович, — сказал я. — Я не оценку у вас пришёл клянчить. Хочу перед вами покаяться.

Баранов удивлённо изогнул брови.

— Даже так? — сказал он. — Ну-с, кайтесь. Послушаю вас.

— Папа!

Рита вскинула руки.

Края её халата вновь разошлись, продемонстрировав мне и профессору усеянную родинками ложбинку на женской груди.

Рита тут же спрятала её под одеждой.

— Папа, вы ведь не в прихожей будете разговаривать? — сказала она. — Мужчины, идите на кухню, за стол. Там пообщаетесь. А заодно я накормлю вас ужином.

От ужина я отказался.

Но не отказался от посыпанного корицей печенья и от крепкого горячего чая.

Уселся за стол напротив Баранова. Расправил плечи, приосанился, расстегнул пиджак. Наблюдал за тем, как профессор с аппетитом уминал жареную картошку.

Рита присела на стул слева от меня. Свет электрической лампы пробивался сквозь толстое стекло плафона люстры. Он придавал коже Барановой желтоватый оттенок.

— Виктор Константинович, — сказал я. — Помните Лену Котову из моей группы? Она сегодня завалила экзамен…

Я воспользовался тем, что профессор увлёчённо жевал — не прерывал меня. Рассказал ему и его дочери «трагическую» историю студентки группы «ОиНТ-73» Елены Котовой. Взвалил на себя вину за болезнь Лены: сказал, что по моей вине она провела полночи на холоде. Описал Барановым новогоднюю поездку к «моему одинокому недавно потерявшему жену и маленькую дочь приятелю». Поведал, как мы с Котовой подобрали на дороге «замёрзшего ребёнка» («дочь деревенского участкового»). Упомянул и лекарство, которым Наташа Торопова накануне экзамена «ставила на ноги» простудившуюся подругу. До кучи приплёл и летний случай с аварией самолёта, когда Котова едва не лишилась возможности обучаться в МехМашИне.

— Я слышала об этом случае! — заявила Рита. — Мне на работе о нём рассказывали. Кошмар!

Профессор поднял на меня глаза.

— Ну-с, и чего вы от меня хотите, Чернов? — спросил он.

— Виктор Константинович, — сказал я. — У Котовой пошла сплошная полоса невезения в жизни. Лена совсем приуныла. Особенно после двойки на экзамене. За каникулы Ленка окончательно падёт духом. Если не пересдаст экзамен раньше.

Я затолкал в рот печенье — наблюдал за тем, как профессор накалывал на вилку румяные ломтики картофеля.

— Виктор Константинович, жалко ведь девчонку. Да и заболела она по моей вине. Если бы я мог, с радостью бы отдал ей два бала от своего «отлично». Ей бы на каникулах успокоиться, отдохнуть от учёбы. Подлечиться…

Баранов хмыкнул.

— Рецепт лекарства от простуды мне понравился, — сказал он. — Обязательно приму его на вооружение.

Он положил вилку на край тарелки.

Вздохнул. Покачал головой.

— Серёжа, а эта Лена Котова — она твоя невеста? — спросила Рита.

Баранова посмотрела мне в глаза: пристально, внимательно, настороженно.

Я хмыкнул, покачал головой.

— Нет. У меня нет невесты.

Заметил, что взгляд Барановой потеплел, будто оттаял.

— Мы с Котовой друзья, — сообщил я. — Лена очень хороший и отзывчивый человек.

Рита улыбнулась, взглянула на своего отца.

— Папа, а почему бы тебе не помочь хорошему человеку Лене Котовой? — спросила она.

Прикоснулась к плечу родителя.

— Прими у неё экзамен до каникул, — попросила Рита. — Ну, что тебе стоит?